А то мужчины кладут. Вот если, я, на стол валили раньше, я, топерь-то мало стали на стол валить. На стол не валят – грех, стол, говорят, – престол. И раньше валили на дольнюю лавку, и топерь налажают такие скамейки. Вот. А гроб сделают – кладут. И как в гроб, там наладят женщины в гробу всё, мужчины подойдут, мужчины в гроб кладут. Мужчины кладут и понесут.
<А что кладут-то? Вот предметы-то какие? Вот кладут там?..>
В гроб-то?
<Да.>
А не знаю. Кладут, дак вот раньше была богородичная травка рвали, я топерь чё-то нигде не вижу. Раньше вот отсюда идёшь, дак тут была наша байна – у байны много было, а топерь нигде чё-то не видать давно уж, не знаю, где растёт. Вот этой богородичной травкой ещё лежит пока не в гробу, его и обносят, вот так. Это зажгут эту богородичную травку и вот этой богородичной травкой вот так и обносят и говорят: «Святый Боже, Святый крепкий, Святый бессмертный, помилуй нас». Вот так три раза обнесут и потом туды вот так ещё дымок-то пропустят.
<Куда?>
А под гроб. Опять пронесут – в третий раз – и потом эту посудинку, раньше ладочка, криночка глиняная молоко цедили в элакой криночке, и эту криночку с этим дымом, с огоньком и кладут. Огонька нету, она шает, под гроб и кладут. А в гроб кладут, дак святой водой спрыснут.
<Дак вот эту травку-то кладут в гроб?>
Нет, не кладут. Только обнесут, она сгорит. А потом уж это, это всё тут, чё под… под… на чём лежал, дак это выполощут. А гроб-то делали, дак листики от веников дак. Эти листики да всё кла… жгли. И эту криночку туды кладут.
<В гроб?>
Нет. Сгорит. Тоже туды, где огонь горит, дак тут и… дак тут и…
<Так что? Костёр разжигали?>
Да. А кто дак и не кладёт эту криночку, убирает. Куды её кладут, не знаю?
<Дак а где? Когда костёр-то разжигают, когда?>
А?
<Когда сжигают-то?>
Жгут-то?
<Да.>
А когда покойника понесли, а это понесли жечь. Его как понесут хоронить с избы, унесут, и это соберут всё и понесут там на поле ли где ли. И жгут. Ещё и примечают – вот здесь жгли. Это, Марья померла, вот соседка были Черепанки. А унесли ее, а я жечь пошла, не знаю, с кем только, забыла, с Ириньей ли, забыла. Вот куда дым пойдёт, как зажгёшь эту грудку, и куда этот дым подует ветром – или туда, или сюда. И мы зажгли, и вот против этих домов на берегу, где сейчас на реку вот это место ходим, тут мы зажгли это всё, щепочки да от веников-то да прутья. И дым пошёл эдак сюда. Не через долго время тут хозяин помер – вот на углу стоит дом. Это ириньино, потом этот дом, вот из этого дому хозяин помер. Дак куда дым, уж примечали. А потом, я грю, верно, правда, тут дым пошёл, и он помер.
<А вот травку-то жгут обносят по солнцу или против солнца?>
А?
<Обносят-то покойника по солнцу или против солнца?>
Это травкой-то обносят?
<Да.>
А травкой обнесут гроб. Она ещё на столе, покойник, лежит, она ли, он ли, там кто лежит. Не на столе тожно лежали, а и на столе. Дак обнесут три раза вот так и потом кладут туды эту травку. А топерь травки нет богородичной, дак листики да чё-то накладут, а тоже обносят.
<А гребёнку клали в гроб?>
А?
<Гребёнку, гребень?>
Ой, матушка, а всё клали.
<И мыло?>
Вот моют, дак вымоют, дак эту травку, мыло, гребень голову расчёсывать – это всё кладут в гроб. И складывали денежки кладут, окупают-то домик-то в уголки. У меня ещё не кладено. Это… «Павлик, а Павлик, у тебя денег-то старинных много. Нету медных-то?» – «Не знаю, бабушка». Дак вот надо у него поглядеть да. Раньше медные вкладывали.
<В гроб?>
В гроб вкладывали в уголки, это окупали. И в могилу вкладывали. У нас Василия деверя похоронили, дальше бы де не… на мол… Не знаю. Или тут место было нечистое, ли вот забыла. Дак тоже, верно, не окупили места, дак не знаю, кому, мамаше приснился ли. Дак носили туды, возле памятник-то туды пихали денежки.