А я видела сама… Мы с одной женщиной пилили дрова. Там пароходы подходили, на дровах ведь ходили в войну-то. Мы с ней сидели… дрова пилили, пилили, а потом сели отдыхать. Она сидит этак… от реки ко мне лицом, а я сижу у поленницы спиной, к ней лицом. А ветер бушует, река вот так вертит, вертит, бушует ветром…
<Это какая река, Шола?>
Нет, Ковжа-река.
<Ковжа?>
Ковжа-река. Ветер-то бушует, она вот так вот… Эти валы-то ходют, ходют, вертятся. Я на реку гляжу… А чё глядеть-то, дак неинтересно, йисть хочем, чё, в войну голодные были, дак… Ну, потом…девушка этак… волны-то, оттуда как вот так выскочит… один раз вот так как выскочит, и вот так… Я как ойну, ой, я говорю, я дожидаю, другой раз выскочит, — больше ни одного разу не выскочило.
<А что выскочило?>
Ну… женщина.
<Голова прямо или вся целиком?>
Голова, голова… голова выскочила, а она вся… вся у ней мордочка вот с мою руку… Вот такая она, волосья длинные, по плечам распущены…
<Какие волосы?>
Чёрные.
<Чёрные?>
Чёрные, и личко эдакое, скудненькое такое… Только раз вот так вынырнула, я ойнула, она говорит — чё ты, а я ей не говорю… А я говорю — если этого… как сказать… я скажу ей, а она распространит по народу, скажет — Матрёна-то видела, и это, скажут, сплетница.