Раньше было у нас за́говеньё, летом бывает. Парню-то яйца красили и дарили. А нас дом-то тутко-то вот стоит. А соседний дом… Я не с этим, за которого была замужем, с парнем-то гуляла. Он работал счетоводом в колхозе. Яйца-то я наварила, накрасила. А вот у нас, — я про подвал-то говорила, — сидела на подвале-то. Соседям аккурат окна к нашему-то дому. Небольшое расстоянье дак. Дело в Конце было. Мы пришли из Села-то. А яйца-те были у меня ведь. Я сходила по яйца… А с парнем, с которым-то гуляла. Он по родне, по матери из соседнего этого дома. Вот мы пришли, сели на этот, к дверям-то на порог-от. А соседка-то видела, как я пошла домой, как принесла яйца ему. Так она меня часто поминала, когда я была девкой. «Я, говорит, все-все видела, как вы с Сашей-то сидели». Я говорю: «Где-ка?» — «Да на подвале-то у вас». Она как захохочет. «Ой, говорю, никому не сказывай». Не вышла за него замуж.

Так мне бабушка раз рассказала историю такую. Ну, конечно, я не поверила. Она говорит, дед, отец ее умер. Болел, болел там дизентерией. А сестра его накормила его селедкой во время жары, сенокоса, и он скончался. И когда выносили, такая пурга поднялась, ветер, это вообще, говорит, с ног срывало. Потом говорит, какая-то у нас была, три лошади осталось, три коровы, две нетели. Первая ночь — эти три лошади погибают. Выхожу, говорит, все в мыле валяются, дохлые. На вторую ночь две коровы, ой, три коровы подохли. Остались две нетели, и снится, грит, мне сон. «Аксютка (ну, Аксинья), — говорит ей отец, — там твои нетели. Одна еще живая, а вторая повешена». Среди ночи. Я, говорит, все оделась и пошла. А дед за ней следом, что бабка свихнулась. И, говорит, точно, одна между берез вот так голову задрана, еще жива, а вторая повесилась.

Дед-то потом мне рассказал эту историю. Вот значит так. Привели, грит, эту нетель домой. Снится, грит, опять сон. «Пусть, говорит, твой муж идет, ищет знахаря. Меня, грит, плохо похоронили. Мне, говорит, в ботинок солому со двора положили, и мне, говорит, очень жмет. Выкопай, говорит, меня, и достань солому». Ну вот, это вот сказка, сказка ведь так получается. А к знахарю пусть сходит муж. Тот пошел. Со знахарем договорился. Тот и говорит: «Зайди в такой темный лес, чтобы нигде не слышно было петуха, звука. Выломай палку рябиновую. И сорок дней когда деду будет, бей по стенкам левой рукой». А жену, говорит, поставь, это самое, приоткрой дверь и вот так держит ее. Как стал бить, так ее откинуло к другой стенке. Этот дух вылетел. Это сказка или что? Ну? Так непохоже. А потом мне дед лично подтвердил, который в жизни не врал. Это, говорит, было на самом деле. Бабушке я не верила, она сказки рассказывала всю жизнь, так.

На двери надо сказать: «Черт с вами, двери». Если появится богосуженная, надо ей ножницами платье обрезать. Один обрезал, а потом у его девушки платье было обрезано.

А потом одна, говорит, бабушка, ей научила: «Ложи, говорит, в двери, ну, как называется, поганое коромысло. Оно нечисто, бельевое дак. Палочка-то и чистая, ну, по закону-то оно считается, белье стирают, полощат, дак — нечистое. А коромысло, с которым по воду ходят — чистое. Вот. Клади, говорит, в двери, там какие крючки ли, че ли, как засов. Вота в двери, вот так, вот это самое коромысло бельевое. <показывает> Ну, говорит, что перестал ходить ко мне покойник.

<страсть пересекать>

А чё, против дверей, ту половину дверей, так против этого места встанешь и ножик возьмешь, крест-перекрест пересечешь — и пойдет ребенок сразу.

<Подковка над дверью зачем?>

А раньше коней подкавывали. Дедушко ещё повесил, дак она и висит. Просто так висит. Не знаю, чё тут он повесил.

<про порчу свадьбы>

Я вот вышла за его. Он венчался с той. Вот его свадьбу и испортили. <Как испортили?> А так и испортили... Потом. Когда разошлись народ, дак узелок нашли вот возле дверей. Медяшка прежняя, потом шерсти клочок. Сходят к колдуну, дак колдун сделает. Дак на готовое — только принеси да положи...

Когда въезжали в новый дом, отрубали петуху голову и кидали через крышу. И первую кошку пускали. Открывали дверь и говорили: «Благослови, Господи!» Петуху голову отрубают и кидают, чтобы пожаров не было.

Сидит царица под райскими дверями,
кровь унимает,
раны заживляет.
Так у рабы Божьей
(имя рек) кровь не бежит,
рана не болит.

У меня дед свой помер. Спорим с ним: «Вот что, дедко. Ты прежде умрёшь, дак ты мне заметку дай, а я прежде — я дам. Но только не пугай». Иван <сын> был в отпуску. Пошли <Иван с кем-то> на Глебово. А я до сорока дён никуда не ходила, тут была. Забралась на печку и сижу. Слышу: двери открыл, по мосту идет. А я занавеску откинула. <Думала, что Иван возвращается>. Там рундучок был. И чую, в сапогах на этот рундучок ступает. И никого. А я полежала, в 12 часов вышла на улицу. <Увидела, что далеко никого нет>. Журналы взяла, да перебираю журналы. Вдруг стучится, идет. Дверь открылась настежь. Потом тихо. Потом закрылась. Осталась щель. Я говорю: «Дедко, я дома одна, не пугай меня». Двери открылись, а никто не зашел.