<<   Беркутова В. О.  Народный календарь (Мезень)

"Потребность измерять время возникала у всех народов, как только осознавалась периодичность явлений природы"[1]. Чтобы понять народ, необходимо понять условия его жизни, ее организацию, а для этого необходимо представить себе народный календарь. Однако при попытке описания календарного цикла любой местности, любого народа, исследователь неизбежно сталкивается с двумя проблемами.

Первая заключается в том, что любой календарь априори будет лишь обобщенной, условной схемой, и только ее интерпретация информантом, носителем будет уникальной реальностью, живой и подвижной. Также нужно учитывать, что сроки большинства календарных сельскохозяйственных практик варьируются в зависимости места проживания народа. Несмотря на то, что сведенные воедино условные календарные схемы порой сильно различаются с конкретными практиками, все-таки они имеют определенную исследовательскую значимость. "Во-первых, они являются наиболее экономным способом предоставить читателю информацию, сведенную к ее существенным ха­рактеристикам и организованную простым и одновремен­но наглядным образом. – объясняет Бурдье в статье "Демон аналогии", – Во-вторых, они позволяют увидеть определенные трудности, возникающие при сборе и прида­нии линейного порядка полученной информации, и почув­ствовать искусственный характер «календаря-объекта», сама идея которого, представленная чем-то само собой ра­зумеющимся, приводит к этому сведению в единую табли­цу ритуалов, пословиц или практик"[2].

Вторая проблема, которая встает при попытке описания календаря, - это собственно его организация. В основу григорианского календаря, официального календаря большинства современных стран, положен принцип механического разделения года на двенадцать месяцев примерно по тридцать дней на основе изучения закономерностей движения солнца. Четыре времени года абсолютно равнозначны, они универсальны для любой страны любой области земного шара. Народный календарь должен был предусматривать возможность постоянной практики, а вовсе не механического счета дней. "Жизненный уклад земледельца изначально определялся в первую очередь сменой времен года, поворотными сроками солнечного календаря. Особо выделялись четыре момента: зимний и летний солнцевороты, весеннее и осеннее равноденствия"[3]. Естественно, что календарь племени, проживающего в южной Африке, будет значительно отличаться от календаря народов европейского севера. "В определении сроков и продолжительности времен года крестьянин целиком исходил из реальных климатических условий, которые регулировали его трудовую деятельность и хозяйственный быт"[4]. Пьер Бурдье предложил наиболее подходящую схему описания народного годового круга: на привычный всем двенадцатимесячный календарь накладываются периоды описываемого народного календаря, чтобы читатель, принимая условность продолжительности и названий всех периодов, имел возможность сравнить оба календаря и "с наимень­шими затратами выработать общий взгляд на практики, которые порождающая модель должна будет воспроизвести"[5].

В этнографической науке неоднократно проводились попытки описания русского аграрного календаря. "Круглый год: русский земледельческий календарь", составленный А.Ф. Некрыловой, опирается на народную интерпретацию каждого дня, на последовательность практик годового цикла. В предисловии исследователь отмечает ритмичность аграрного календаря. "В народном календаре существовала иерархия дней, то есть выделялись дни более и менее значимые, но практически не существовало дней безымянных, неотмеченных. Каждый день здесь особый, со своим богатым или скромным  содержанием, своим смыслом и предназначением, он не сам по себе, а в цепи других, подготовлен предшествующим и готовит следующие"[6]. Еще одна особенность русского аграрного календаря – его опора на Святцы, поименование дней именами святых. "Святцы, - замечает исследователь, - послужили канвой, в которую легко укладывался практический опыт крестьянина и которая естественно вобрала в себя традиционные обряды и праздники"[7]. Однако и при описании годового круга по Святцам не избежать аналогии, все-таки основа для такого календаря – обычное разделение 365 дней года на 12 месяцев, на которое накладываетя особое, народное поименование каждого дня.

Климатические условия и особенности быта диктуют крестьянам осуществление той или иной практики в определенный день года. Необходимо помнить, что при смене юлианского календаря на григорианский в 1918 году весь годовой цикл передвинулся вперед на 13 дней, соответственно, передвинулись и сроки празднования дней тех или иных святых. Но практики, издревле осуществляемые в этот день, остались, потому что условия жизни и климатические условия остались неизменными. Поэтому в современном народном календаре многие действия начинаю производить раньше, а праздник, который ранее обозначал начало действия, отмечают позже. Например, праздник Акулины-гречишницы сейчас отмечают 26 июня, но гречку начинают сеять раньше., около 13 июня, тогда же раньше отмечался и праздник.

Однако такая ситуация характерна только для земледельческих районов, занятых исключительно аграрным хозяйством. Совсем иная картина мира характерна для северорусских областей, для народов Поморья. "Осмысление природных явлений и смены сезонов годичного цикла, а также годичный опыт крестьянина-земледельца, сообразующего с ним свои занятия и отдых, остались каркасом для поморского народного календаря"[8]. Но условия быта таковы, что наряду с земледельческими работами население занято разнообразными рыболовными и зверобойными промыслами. Т.А. Бернштам, осуществившая первый опыт описания поморского календаря, отмечает, что насыщенность сезонов в промысловом календаре отличалась от аграрного. Во-первых, "в промысловом году не было сколько-нибудь длительных периодов передышки между промыслами: их вели круглый год, один за другим или одновременно друг с другом, сообразуясь только с особенностями биологических циклов основных промысловых рыб и морских зверей"[9]. Второй особенностью было то, что промышленник получал продукты труда непосредственно в процессе промысла.

Уже первое отличие ставит перед исследователем совершенно новую задачу – описать календарь народных промыслов не просто на основе иллюзорного сведения с общепринятым григорианском календарем, но и с опорой на аграрные крестьянские практики, которые в свою очередь уже были наложены на двенадцатимесячный гражданский календарь. Это задача тройной аналогии, тройного сведения воедино – с одной стороны, промысловый календарь опирается на смену четырех времен года, с другой стороны, эта смена сезонов регулируется теми же народными праздниками в честь определенных святых, которые используют аграрные практики.

Основным общим праздником, важным как для аграрного, так и для промыслового календаря, оказывается Никола зимний (19 декабря). С него начинаются зимние базары и ярмарки, он отмечает приход настоящих холодов: "Подошёл бы Николин день, а зима будет". А.Ф. Некрылова отмечает, что Николин день считался очень важной датой в Поморье: "здесь он являлся границей осенней и зимней путины. К этому времени заканчивался лов семги, наваги, камбалы, мурманский тресковый лов – и промышленники возвращались домой. С Николы зимнего начинался морской зверобойный промысел и подледный лов наваги и сельди"[10].

Никола вешний (22 мая) в годовом цикле уравновешивает Николу зимнего, так как "по народным представлениям, две половины года взаимно влияют и обусловливают друг друга"[11]. Но одним важным и аграрным, и промысловым праздником является летний Петров день (12 июня). В земледельческом календаре "с Петрова дня – Красное лето, зеленый покос". Но также, как отмечает Некрылова, "в отдельных местах Петры-Павлы считаются праздником рыбаков, т.к. апостол Петр повсюду известен как покровитель рыбного промысла. Рыбаки ему молятся, служат молебны"[12].

Сезонно различают осеннюю, зимнюю и весеннюю путины[13], когда рыболовецкая артель[14] на долгое время уходит в море. "Осенняя путина начиналась с Успенья-Покрова: лов семги – повсеместно в Поморье"[15]. "Зимнюю путину в Поморье представляли начинавшиеся с Николы зимнего морской зверобойный промысел […], подледный лов наваги с сельди"[16]. "Никола вешний, Егорьев день – повсеместный лов сельди"[17]. Летний промысел семги – речной промысел, когда на путины артелью не ходили. Потрохова Таисия Яковлевна, жительница селя Дорогорского Мезенского района, объясняла так: "осенью – семга, зимой – рыба-навага, весной – селедка".

Т.А. Бернштам главной особенностью поморского промыслового календаря выделяет "то, что важнейшие морские промыслы разных берегов, являясь здесь основой хозяйства, проводились примерно в те же весенне-осенние сроки, в которые земледельческое население занималось посевом, выращиванием хлеба и сбором урожая"[18]. Это же объясняло приурочение и аграрных, и промысловых событий к двум Никольским дням как особым пограничным периодам – начала основного этапа  зимы и начала лета.

Другой особенностью поморских промыслов было участие в них женского населения. "Естественные факторы – гибель, "морские" заболевании – постоянно создавали численный перевес женского населения над мужским […]. Поэтому издавна возник ряд специфических женских промысловых ролей: зимний речной лов наваги, разгреб (артель) на сельдяном промысле (гребцы – всегда женщины) и ряд других"[19].

<Вы одна на рыбалку ходили?>Не одна, бригада, троё… С троима в лодке плавать-то: одна старуха, <куда-ле?>, друга молода, а я-то, ведь, кормовщиком была…<И всё женщины?>Корехи всё… Дак ведь мужики на войны все были! все на войны были, ведь… <На море опасно… Вы далеко плавали?>Ничего, я на Моржовце, везде, вот здесь меня карбуса  девкой возили по восемнадцати лет, груз возили, до войны это было.

(Буторина М.А., Долгощелье, 1907 г.р)

Т.А.Бернштам также указывает, что девочки уже с 7-8 лет могли помогать отцам в прибрежной рыбалке, а девушки с 13-14 лет уже начинали рыбачить на прибрежных ловах, работать гребцами на небольших промысловых судах, "получая пай, который они тоже частично использовали для приобретения приданого"[20].

С детства жила с отцом, по морям ходила, груз разваживали через море… Отец: «Девка…», всё девкой звал-то, «Девка, я спать хочу, поди посиди в рулю, <нрзб.>, кака закалка, наверно, такая. Здесь в море плавала, я, вот, тоже, мне… много не плавала, а это с отцом девкой ходила, по восемнадцать лет было, груз возили…

<А Вы вдвоем с отцом ходили все время?>Вдвоём. Дак, пришли с промысла, как его называется, далёко, Владивосто… нет! где-то на промысле были, дак погодушка была, дак он со мной, прибежала… мужики, два не могли прибежать, <в том же городе?>, дак мы за моряками ездили. Моряки каки были, ходили в дальнее плаванье.

(Буторина М.А., Долгощелье, 1907 г.р)